Загадка белого «Мерседеса» [Сборник] - Росс Барнаби

Он потряс лампу, чтобы узнать, есть ли там керосин, зажег спичку и подождал, пока пламя станет ровным. Прелесть спокойного желтого света, создавшего из его тени на панельной обшивке картину Рембрандта, сделала его совершенно счастливым. Он затопил плиту, как и тогда, в Амстердаме. «Закрыты двери, свечи зажжены, и Илиаду прочитай в три дня».

Здесь были книги, и много. «Содержание и уход за Мерседесом модели 200», «Съедобные грибы, папоротники и травы», «Плотницкое дело на дому», «Пресноводные рыбы», «Повадки зайцев», «Как приготовить дичь», «По Маасу», «Болезни деревьев». Ботаника и естественная история, подтверждающие то, что сказал вельдвахтер. Однако на следующей полке стояли книги в бумажных обложках на французском, голландском и немецком языках. Беллетристика. Ему повезло, — многие из этих книг он читал, некоторые даже имел. Они еще кое-что сказали ему о вкусах и характере Стама.

Юридические книги, медицинская энциклопедия; множество изданий девятнадцатого века, купленных за шесть пенсов у букинистов. Пожелтевшие старые экземпляры Бальзака, Флобера и Шатобриана. Серия военных приключений; побеги и шпионаж, партизанская война, саботаж и предательство.

Не мог ли минхер Стам быть старым национал-социалистом, каким-нибудь бывшим эсесовцем? Но эти книги в большинстве своем были написаны с точки зрения союзников. Достоевский по-немецки и Тургенев по-французски: хм.

Множество окурков сигар, но окурков «голуаз» не было. Он зашел в маленькую кладовку посмотреть, нет ли там кофе. Старые медные кастрюли, пара тарелок и суповые миски, — все чистые, аккуратно расставленные. Он нашел чайник и банку с кофейными зернами.

Другая кладовка служила теперь спальней. Опрятная деревянная кровать с одеялами, но без простыней; — естественно, стирка не могла не быть проблемой, и он должен был свести ее к минимуму. Здесь стоял большой старый комод для белья, в котором когда-то лежали капюшоны, искусно сделанные охотничьи куртки с меховыми воротниками и мягкие низкие веллингтоновские сапоги. И сейчас тоже лежали. Конечно, здесь висел и один из безличных добротных костюмов минхера Стама, но остальная одежда была такой, какую выбирает богатый человек для жизни за городом. Старая, в пятнах, которую много носили, но которая может служить еще целую жизнь. Кожаные и замшевые куртки, великолепного покроя брюки для верховой езды. Фланелевые рубашки, толстые носки, пара совершенно залоснившихся от седла мягких высоких сапог. Норфольская охотничья куртка с широким поясом, вся в клапанах и карманах, которая могла бы принадлежать английскому королю Георгу V. Все эти вещи, как он заметил, были немецкого происхождения, и ярлычок на костюме все еще гласил: «Метцгер, Хофгартенштрассе, Дюссельдорф». Все это очень нравилось ван дер Валку. В большом комоде в гостиной, наверное, обнаружатся еще сокровища.

А вот великолепный образец мебели; тяжелые дверцы были так хорошо пригнаны, что между замком и дверью нельзя было бы просунуть и лезвия бритвы. Он нашел ключ в своей связке. Глубокий ящик с секциями был полон всякой всячины; иголки и нитки, патроны, жидкость для выведения пятен, смазка и политура, протирка для ружья. На зажимных скобах, наверху, находились ручной работы английский дробовик, который теперь стоил целое состояние, и еще более старая винтовка Манли-хера. Он снял их, чтобы восхищенно осмотреть и любовно погладить руками. У курка дробовика шла тонкая серебряная гравировка, стершаяся и исцарапанная. Ниже с прелестной надменностью было отчеканено: «Лондон». На затылке приклада изящным шрифтом надпись: «Мейтленд, Дъюкстирит, Ст. Джеймс, 1924».

У винтовки маленький, с извивами в стиле рококо, серебряный щит был врезан в приклад восхитительной формы. Отполированные руками узоры старого, твердого, как черное дерево приклада — из чего он мог быть сделан? — естественно следовали его изгибам; он погладил его с инстинктивной нежностью. На щите старым готическим шрифтом, едва различимым сейчас, по-немецки было написано: «Манфред фон Фрилинг, Императорский Германский флот, октября, 14,1911». Винтовка была изготовлена с фантастическим мастерством; из нее можно было прострелить волос на расстоянии трехсот метров. В кожаном футляре на ремешке лежал современный лейтцовский оптический прицел.

В другой половине комода он обнаружил старинный парабеллум с навинчивающимся прикладом, лежавшим отдельно. Уродливая, опасная, старая штучка, даже теперь, прикрученная, в замшевой кобуре, она выглядела кровожадной, как викинг. Старый холщовый чехол для спиннинга, с зелеными завязками, поблекшими до цвета хаки. В рыбной ловле он ничего не смыслил; осторожно вытащил спиннинг. Он был сверкающим и выглядел новым, — стыки были блестящими и нелоцарапанными. Минхер Стам держал свое снаряжение в хорошем состоянии; спиннинг, казалось, почти не бывал в употреблении.

В ящике по другую сторону была старая книжка для искусственных мушек из поблекшей кожи, с мягкими, шерстяными листьями; шелковые приманки для ловли нахлыстом были яркими, как райские птицы. В сигарной коробке лежали грузила и поводки; нейлоновые лески, несколько странных металлических предметов, которые он счел приманками; может, на щуку? Хорошо сделанная катушка была так же заботливо уложена и смазана, как в тот день, когда она покинула фабрику. Все выглядело совершенно новым, — в отличие от бинокля, которым часто пользовались, книжек о птицах, которые часто перелистывали, и ружей, отполированных годами прикосновений любителя. Может быть, он недавно позволил себе обзавестись новым снаряжением. Эти рыболовные приспособления, наверное, хрупкая штука.

Оставались еще боковые шкафы. В одном были только щетки и швабры; небольшой запас хозяйственных принадлежностей, цинковая лоханка для нагревания воды на плите. Но в другом были полки, и на этих полках он нашел то, что искал.

Фермерский нож для подрезания деревьев. Часы Лон-жил на поношенном плотном кожаном ремешке. Ключи от сарая за домом; несколько других ключей; он положил их в карман. Паспорт с несколькими штампами — немецким, австрийским, французским. По паспорту ему сорок семь лет, место рождения Маастрихт, профессия — армейский офицер в отставке. Записная книжка, полная цифр и инициалов: 500 — Т.С. 850 — Дж. Р. Это ничего не говорило ван дер Валку, но, может, при известной доле терпения, он и найдет ответ. Бумажник с немецкими деньгами. Зажигалка, не гаснущая на ветру. На других полках лежали электрический фонарик и разные инструменты. Кольца проволоки и бечевки, пакеты с шурупами. Казалось записная книжка — единственный ключ к выяснению занятий минхера Стама, а она никак не помогала.

И все-таки, должно же было быть у него занятие, каким бы оно ни было. Иначе, почему тут, на нижней полке находились и другие записные книжки с записями по числам, каждая на своем месте, в порядке годов? Это не были личные дневники; каждая представляла дела за год. Он был убежден в этом. Они были как раз настолько маленькими и достаточно тонкими, чтобы влезать во внутренний карман: у них были кожаные переплеты, прочная китайская бумага, на каждый день отведена отдельная страница. Часто встречались такие записи, какие мог сделать любой для напоминания себе: «Антифриз, арахисовое масло, просмоленный шпагат». И снова, через неделю примерно: «Стамеска, ежики для ружья, лейкопластырь». Никто бы не стал так тщательно хранить записи, если бы в них ничего больше не было. А там было. Похоже на записи путешественника: Т., Б., и снова — Бер, Вал, Бре. Может быть, это имена людей? И что означали эти ряды цифр с еженедельными итогами? Одна группа, казалось, представляла сотни, другая — тысячи, даже десятки тысяч. И снова буквы шифра: «Са-Хас/Рио». Он вспомнил слова минхера Самсона: «Если он окажется шпионом или что-нибудь в этом роде, дайте мне знать».

Откуда брались все эти деньги? Что он делал в Амстердаме? И здесь? Только ли наблюдал за птицами? Территория совсем не подходящая для шпиона. Но как насчет отсутствия в будние дни? Дюссельдорф может оказаться более перспективным местом. Не похож на шпиона-специ-алиста по секретным подводным лодкам. Может быть, — более вероятно, — по части новых антибиотиков или дисковых тормозов. Вообще-то, это не совпадало с тем, каким он представлял себе характер Стама. Но у всего этого был какой-то странный запашок. В конце-то концов, его ведь зарезали, и вел он очень странный образ жизни.

Он перенес ключи на стол, где было светлее. Этот, наверное, от висячего замка на сарае. Эти — запасные; тот плоский похож на ключ от конторской картотеки, высокого узкого металлического ящика. Да, но такого здесь не было. И в Амстердаме тоже. Он закусил губу, в раздумье. А этот, — это был ключ от сейфа, или ему никогда в жизни не приходилось видеть ключа от сейфа. Все еще жуя губу, н оглядел пристальным взглядом прищуренных глаз комнату, потолок, пол.